Поднимающиеся к небу клубы чёрного дыма, будто бы руки, тянутся ввысь и касаются свинцовых туч, возвышаясь над городом, объятым плотным сизым облаком смога, обволакивающим его улочки.
А в воздухе витает тошнотворный запах гнили и подгоревшей человеческой плоти с резкими нотками серы; в носу свербит, а голова идёт кругом от него.
По улицам бывшего мегаполиса эхом разносится приводящий в ужас зловещий шёпот и шелест.
Он усеян мертвецами с обглоданными костями и лицами.
Большое-Большое Яблоко.
Теперь Институт, когда ты бывший величественным зданием с богатой историей и необычной для Нью-Йорка архитектурой, стал всего лишь очередной горой бетонных плит, укрытых слоем клубящейся пыли и осевшего пепла.
Стоя на руинах места, что когда-то было домом, Алек почему-то ничего не чувствует. Где-то в области груди, там, где должно быть сердце лишь зияет огромная дыра, незаметная глазу, но зудящая все сильней и болезненней с каждым новым вздохом.
Ему искренние хочется, чтобы на месте этой самой дыры было хоть что-то; боль - это ли или отчаянье, печаль иль ненависть, все лучше пустоты, разъедающей изнутри.
Никого нет. Только призраки.  И дыра в груди.
Постояв ещё, пару минут на месте почти не двигаясь, лишь обводя руины невнимательным и пустым взглядом, прошептал нефилим, со вздохом. – Как и ожидалось ничего.
Развернувшись, Лайтвуд быстрым шагом двинулся дальше как можно быстрее-быстрее.
Быстрее. Быстрее.
Больше не в силах смотреть на призраков прошлого, оживающих тут будто бы совершенно реальные, он ускоряет шаг, опуская взгляд и стараясь идти как можно быстрейне оглядываясь.
Они везде. В воздухе, под ногами, над головой, в голове и сердце.
Быстрей. Быстрей.
На ходу одним быстрым и ловким движением накидывая на голову капюшон чёрной мешковатой толстовки, Александр пряча в нём лицо; все быстрей и быстрей удалиться от фантомов прошлого, поглощающих его, стараясь не оборачиваться и думать лишь об одном. Быстрей.
Но он невольно замедляет шаг, когда цепляется боковым зрение, в остатках витрины какой-то кафешки, за своё отражение. Осунувшийся, болезненно-бледный и с синяками под посеревшие, пустыми и не живыми, будто бы кукольными, глазами. Жалкое подобие себя прежнего. Не более того. Но действительно по-настоящему взгляд привлекает след от ожога рваный и тянущийся тонкими белесыми ниточками откуда-то из-под футболки до скулы; жуткое и уже вечное напоминанием о пережитом.
Фыркнув и резко отвернувшись от витрины, нефилим продолжил свой путь по тротуару, усыпанному колдобинами и кусками арматуры, торчащих будто бы сломанные кости из плоти мертвеца.
Ускоряет шаг и все так же смотрит под ноги, Александр сжал в руке стило, с новой силой и пытаясь унять клокочущий в груди гнев.
***
Временным убежищем Лайтвуду послужила старый дом ещё до военных времён, что как, и большая часть Нью-Йорка не пережил этот апокалипсис, оставив после себя лишь полуразрушенную и заваленную комнатку на первых этажах. Хотя и в большинстве своём та и была тоже завалена бетонным плитами, тут все же оставалось место для старого матраса и просто чтобы развернуться, большего не было нужно.
Обои были старые, наверное, ровесники самих стен и когда-то бывшие, видимо, по всему белыми, с узором в виде мелких васильков, давно потерявшими цвет и пожелтевшие; а в некоторых местах где они не слазили со стен, были странного вида светло-жёлтые разводы и следы от бушующего не так давно пожара.
Пахло тут женой резинной и горелой плотью, как, в общем-то, во всём Нью-Йорку, только во матрас и остальные остатки мебели пропахли насквозь старостью, лекарствами и пылью.
Пробравшись сквозь завалы к своему месту ночёвки, Александр сразу же стягивает с себя толстовку, проходя к треснувшему зеркалу и вглядываясь сквозь множество осколков, в своё отражение.
И теперь из разбитого зеркала на него сразу же уставилось пара десятков глаз, мутно-голубых и полных усталости; губы искусаны до мяса, а шрам от ожога на лице в полумраке не кажется столь уродливым. Вздыхая и присаживая на матрас, Александр достаёт из кармана толстовки помятый обрывок бумаг и разворачивая его, снова и снова перечитывает. Это было последнее, что он получил от Магнуса, небольшой лист бумаги с предупреждение и своим будущим местом расположением. Уже пожелтевший от времени, с буро-красными следами крови, оборванные и потёкшими чернилами, но все ещё являющейся единственной уцелевшей вещью, в этом мире дарующей надежду. Поэтому Охотник и хранит его как самое дорогое. Как зеницу ока. Надеясь все же добраться до мага и, наконец, убедится в том, что тот жив.
Все это время, после того как все улеглось, когда в Нью-Йорке наконец-то стало возможно дышать полной грудью, а разного рода демоны поумерили свой пыл, Александр только и занимался тем, что пытался найти способ перебраться хотя бы через море. Он каждый день приходил на руины Института в поисках Сам-Не-Зная-Чего,  холя и лелея «розовую» мечту о хоть каком-то шансе найти Магнуса.
***
Решение оказалось на первый взгляд совершенно безумным.
Но потому и единственно оставшийся.
Пан или пропал.
Никак иначе.
Александр вспоминает одно единственное, что упустил. Среди тысячи возможных и просто невероятных вариантов, что он прокручивал каждый день.  Ночью. Утром. Днём. Вечером.
Это оказался одна забытая деталь, забытая в тысячи невозможных вариантов.
Руна портала.
Да, она тогда фактически не убила Клэри и Люка.
Да, возможно, это ,может, кончиться его смертью.
Да, шанс мал.
Но, главное, он есть. Большего спустя столько времени и миллиона попыток, не надо.
***
«Сверши путешествие вокруг света с дядей Сэмом! Не выходя из своего дома!» - так гласит чудом уцелевшая тёмно-синяя вывеска в полуразбитом витрине, обожжённая и подгоревшая, с оплавившимся и расплавившимся краями и уже давно не привлекающая взгляд. А фасад заведения на фоне окружающих его руин, кажется, ещё цивильным хотя в некоторых местах оно и подпалено, а бушующие не так давно языки пламени, оставило свои отпечатки; в остальном оно было целым и не казалось, будто бы вот-вот рухнет, обрушав на оказавшихся внутри потолок.
В носу засвербело. Сера.
Пробежавшись взглядом по вывеске и сжав в руке нективированный клинок Серафима, Лайтвуд хмурит брови; его все ещё терзали сомнениями насчёт своего плана и колеблясь на месте, он все не решался переступить порог.
Ещё минута. Две. Три. Четыре. Пять…
Вздох. Александр переступает через разбитую витрину и ступая по хрустящему под ногами стеклу, двигается не спеша, всматриваясь в лёгкий полумрак помещения в поисках чего-то «Не-Такого». Лайтвуд сжимает и разжимает клинок, уже в напряжении готовясь произнести одно единственное заветное слово в следующий же миг. Но пока тихо.
Нефилим ступал все медленней, напрягаясь и вздрагивая каждый раз как, под ногами звонко хрустело стекло, морща нос из-за стойкого и въевшегося запаха серы. Стены, полы и потолки были в копоти, с редкими просветами, а на полу оставались следы чьей-то подошвы, буро-красные, что вели в сторону чёрного входа. Маленький журнальный столик где-то в углу весь расплавился, а диванчик и кресло прогорели до основания, оставляя за собой лишь «скелет» из железных креплений и обугленных деревянных оснований. Касса в другом конце помещения тоже оплавилась напоминая лишь, кучу непонятно, чего серого цвета и покрытого в местах копотью. Сверху покрытые стеклянной крошкой и в местах подгоревшие, лежали кучей разного рода брошюры, некоторые из них были сгоревшими и нельзя было не понять ни слова, а уж тем более не разглядеть картинок. Пройдя, к ним Лайтвуд немедля больше начал разгребать эту кучу, все ненужное откидывая в сторону и чертыхаясь про себя, ощущая, как с каждой выброшенной брошюрой нарастает все большее раздражение. Но вот на самом дне этой кучи малы было оно, то самое.
Доставая небольшую, подпалённую на краях брошюру с красивой курсивной надписью «Бухарест. Румыния», Алек выдохнул и мотнув головой, и немедля, отложил клинок в сторону, быстро перелистывая свою находку. Уже в следующий же миг находя взглядом первую попавшеюся картинку, Охотник буквально, что впился в неё внимательным и хмурым взглядом, изучая белоснежное и величественное здания, чем-то напоминающее здание Института в то время когда оно ещё не стало кучей бетонных плит и кладбищем прошлого. Под ней, красивым чёрным шрифтом было выведено «Дворец парламента. Обязателен к посещению!» и ещё ниже то же самое только на румынском.
- Так, все.  – с новым вздохом, проговорил Лайтвуд, откладывая брошюру в сторону и доставая из кармана толстовки смятый альбомный лист. Это был лист из альбома Клэри благодаря ему Александр вспомнил про эту треклятую руну, нефилим нашёл его в руинах, в очередном поиске «ХотьЧегоТо».
- Если не сработает, - бормочет неуверенно, он, нервноусмехаеться, а губы тянутся в кривой ухмылке. Эта мысль на самом деле страшит его. Несмотря на то что нефилим учат не боятся рисковать своей жизнью во благо.
Это на самом деле никому не помогает.
Все боятся смерти. И Александр не исключение, лишь очередное подтверждение.
Стоя у покрытой копотью стены и нервно переминаясь с ноги на ногу, сморит перед собой. Вздох. Он делает шаг и поднимает стило на уровень лица, прокручивая в голове снова и снова ту картинку «Дворца парламента», немного трясущимся от волнения руками, ведёт по стене стилом будто бы держа в руках кисть, вырисовывая линию за линией, привычными и отрепетированными движениям.
Стена зашипела и в нос ударил неприятный и резкий запах оплавившегося камня, а в лицо жар, заставляющий, щурится.
Делая последнее движение рукой, Александр замирает, не решаясь сразу открыть глаза, мнётся на месте ещё мгновение; но все же мотнув глаза, Охотник смотрит перед собой на образовавшейся дверной проём. Он чуть ниже чем следовало быть, а внутри вихрилось чёрное пламя.
Перед тем как сделать шаг прямо в портал, нефилим вздохнул и прикрыв глаза, представил: как перед ним вырисовывается фасад Дворца, величественный и изящный, с белыми колоннами, а перед ним стелется ярко-зелёная трава и по лазурному небу плывут пушистые облака.
Вздох. Выдох.
Александр, вытягивая руку, ступает неуверенно в портал.